– Что у вас, Валентин Давыдович, на них есть? Это первое. И второе: скажите, на милость, а что вам-то, собственно говоря, нужно от моего «испытуемого»?
– Вы помните, был такой Владимир Афанасьевич Никитин? – вместо ответа переспросил Целебровский, пытаясь отвлечь фокус внимания собеседника с ядра проблемы на её периферию.
– Помню-помню, конечно, – отозвался Беллерман. – И что?
– Если вы помните, покойный завёл некоторый компромат на своих коллег, которым предполагал в период разброда и шатания накануне реструктуризации страны свалить несколько крупных фигур. В том числе, меня и вас.
– Да что вы говорите! – с преувеличенным изумлением в голосе воскликнул Беллерман, и от стёкол его очков заплясали радужные блики на стенах кабинета.
– Само собой разумеется, – продолжал Валентин Давыдович, – об истинных мотивах этого демарша мы никогда не узнаем. Но важно обратить внимание на то, что сила, заключённая в видеоматериалах Никитина, ничуть не ослабела за прошедший год с небольшим. В частности, там запечатлены некоторые неблаговидные кадры вашей работы с обработкой сознания ваших «испытуемых», документ, предписывающий ликвидацию спецконтинтгента клиники, реализованный, кажется в августе 1991 года… Так ведь?
– Если даже это так, – поморщился профессор, – то подобного рода продукцию довольно легко подвергнуть соответствующей экспертизе и признать фальшивкой.
– Это так, коллега. Но эффект огласки рассчитан не на юридическую составляющую, а на массы. Я ведь как раз занимаюсь обработкой массового сознания. И хорошо знаю, какую силу может иметь этот материал, если его удастся, например, продемонстрировать по каналам телевидения. Так сказать, массовая аудитория может похоронить самые засекреченные проекты. И потом… Если огласка случится за рубежом…
– Да, но при чём здесь Долин? – перебил профессор.
– Дело в том, – вынул заготовленную на случай дезинформацию Целебровский, – что по рукам гуляет несколько копий злосчастного видео, и одна из них сейчас в руках отца вашего «испытуемого», которого мои люди, наконец, выследили.
– Что ж, интересно, – Беллерман поставил чашечку на блюдце, прикрыл глаза и снял очки. Протерев стёкла атласным платочком, он вновь водрузил очки на носу и вскинул глаза на собеседника. – И это всё, из-за чего вы вмешиваетесь в ход моего эксперимента?
– Помилуйте, профессор! Разве ж я вмешиваюсь? Я, как бы это сказать, стараюсь обезопасить ваш тыл. Ведь если детали эксперимента над самим Андреем Долиным всплывут там, где им не положено всплывать, вам придётся распрощаться не только с ним, но и с целой группой таких же несчастных, кого вы обработали. Ведь эта группа тесно связана с Долиным и составляет костяк мощной партии, на раскрутку которой вами потрачено немало усилий.
– Да, пожалуй, – согласился Беллерман и задумался.
Целебровский с удовлетворением отметил, что профессор «заглотил предложенную наживку», значит до подлинной причины интереса Валентина Давыдовича к Долиным – до Чёрной Книги – разговор, скорей всего, не дойдёт. И он поспешил закрепить успех:
– Вот я и решил, пользуясь имеющимися у меня возможностями, «накрыть» обоих в тот момент, когда произойдёт их встреча, во время которой, скорей всего один передаст второму компрометирующее и вас, и меня видео. А возможности мои, как вы знаете, отличны от ваших. Ведь в вашем подразделении, в основном медицинского характера, нет достаточного аппарата для проведения оперативных мероприятий. А у меня целых три бригады. И я вправе распоряжаться…
– Да-да, конечно, – перебил Беллерман. – За это я могу только поблагодарить вас. Но мне кажется, есть ещё одно, что вы утаили от меня. Ведь при встрече, о которой вы говорите, состоится не односторонняя передача сыном отцу видеокассеты, а обмен. Отец, имеющий возможности распространить это видео за границей, куда наши руки не простираются, поскольку там бывает регулярно и со многими весьма влиятельными персонами, кажется, близко знаком, сам кое-что привёз сыну. Так сказать, на хранение. Не правда ли?
– М-м-м, – промычал, холодея, Целебровский, и, пока он ещё подбирал слова, как ответить Беллерману, похоже, знающему всё о его секретных поисках, тот сам отвёл только что возникшую угрозу:
– Весьма ценная реликвия древней Индии незаконно перекочует в руки моего «испытуемого». Насколько я понимаю, за реликвией охотятся и афганские талибы, и наши коллеги аж из четырёх управлений. И вы проявляете интерес. Меня, в общем-то, не интересуют всякие материальные объекты. Как вы знаете, мой интерес несколько иного рода. Но я готов оказать вам услугу, потому что меня интересует сам «объект». А то, что представится возможность, наконец, встретиться и с его отцом, о котором многое известно, но всё как-то не доводилось познакомиться, делает для меня ситуацию ещё привлекательней. Так вот, Валентин Давыдович, я и подумал, с чего бы вам проявлять интерес к такой безделице, за какой охотятся другие? Она явно не в поле ваших интересов! Вы же, насколько я помню, занимаетесь психотроникой.
Целебровский напряжённо улыбнулся, пытаясь разрешить загадку: не водит ли ушлый профессор опять его за нос? Решив, что всё же нет, не водит, он вздохнул, отпил большой глоток кофе и промолвил:
– Что ж, резонный вопрос. Но, если вы не в курсе, я готов вам пояснить, – начал развивать виток за витком самозабвенного вранья и чепухи Целебровский. – В древней Индии существовало довольно развитое искусство управления людьми. В тайных школах йоги практиковались самые разные вещи такого рода, которые нас, как вы понимаете, интересуют. Есть вполне определённый интерес и к реликвии, могущей иметь отношение к этим практикам, и к самому Александру Долину как очевидцу некоторых, скажем так, событий, имевших место в посещавшихся им монастырях. Полагаю, многим секретам этот геолог обучен, и это представляет интерес. Вашего «испытуемого» я бы и так передал вам с рук на руки, после одной только беседы с ним.