Сколько времени они сидели в номере и пили чай, никто не знал. Гриша боялся сделать неловкое движение, которое кто-то расценит, как сигнал, что пора уходить. Разум прояснился, и с ним начали возвращаться разные ощущения. Он вспомнил, что несколько дней не подавал о себе весточки дома. Вспомнил о брошенной работе и возможных неприятностях. Ужаснулся тому, что натворил. А потом стал отгонять этот страх и мысли о какой-то работе, о каких-то суетных мелких делах. Пред лицом Жизни и Смерти всё блекнет. Пустое. Сказал своим, чтоб не ждали. В конце концов, не маленькие, поймут, что раз мужчина ушёл, значит ушёл! Может, и не нужно никакого разговора, а нужно было вот так – просто собраться и уйти…
Угадав его мысли, Таня спросила, пронзив взглядом в упор:
– Ты сказал ей? – потом повторила:
– Ты сказал?
Не смея ни солгать, ни ответить, как есть, Гриша долго молчал, схватившись за руку любимой, как хватаются за соломинку, потом неубедительно проговорил:
– Ты же видишь, мы только что… Я не… успел.
Таня медленно отняла руку. Потом, отведя глаза и уставившись в свою чашку, повертела локон и снова глянув на Гришу, но уже совершенно другими глазами, молвила:
– Водят тебя. Просто водят. Как ты не видишь? Смотри, чтоб не развели навсегда, – и, положив ладонь на его запястье, добавила:
– Я уезжаю послезавтра, – и встала. Володя, будто не слышавший ни слова из того, что предназначалось не для его ушей, тем не менее, понял главный смысл короткого диалога и воскликнул, обращаясь к обоим:
– Дети мои! Хотите я вас повенчаю? Немедленно!
– Как это? – уставился на друга Гриша. Татьяна резко развернулась, будто готовая сорваться и бежать то ли навстречу, то ли прочь.
– У меня есть друг священник. Мы можем тайно. Только перед Богом. Я прошу…
– Ты бредишь, – выдохнула Таня, медленно оседая на стул. Силы разом покинули её. И в тот момент, когда Гриша, вспыхивая, готов был тут же отхлестать друга по щекам, ведь нельзя же так, вновь раздалась тревожная трель, и все трое уставились на дверь, не в силах тронуться с места.
– Откройте! Милиция.
Анна Владиславовна забила тревогу накануне. Сначала она была просто удручена. Она поняла, что между сыном и невесткой случилось непоправимое. Как всякая бабушка, любящая своего внука вне зависимости от взаимоотношений его родителей, она попыталась по-своему «сгладить углы». Допытывалась, что же наговорил жене сын перед тем, как уйти. Настя, обычно сдержанная и приветливая со свекровью, тут окрысилась и бросила, мол, ничего, просто мужик по бабам пошёл. Мать чуяла: это вряд ли. Она знала своего сына: не может так просто загулять. Тридцатник мужику скоро, пора бы уж и остепениться. Да и не тот человек, чтобы этак взять да и бросить всё. Когда же стал названивать Марик, требуя объяснить, куда делся Григорий, Анна Владиславовна по-настоящему всполошилась. Она обратилась в милицию. Почему-то из её головы выскочила фамилия Туманова. Вспомнила бы о художнике, возможно, нашла бы в записных книжках его адрес и телефон. Но не сообразила. Не вспомнила. Ударила сразу во все колокола. А милиция, тем временем, отрабатывала свои сценарии. Маховик следствия, раскрученный по делу об убийстве натурщицы, сожительствовавшей с художником, крутился по своей траектории, в орбите которой враз оказались все знакомые Туманова, и среди них Григорий Берг. Поэтому, когда мать одного из фигурантов стала разыскивать своего сына, шестерёнки маховика пришли в синхронное движение, и следы потерявшегося были отысканы как раз в день похорон. За двумя забулдыгами было установлено наблюдение. Их вели от кладбища до кабака, где они изрядно приняли на грудь, потом – дальше, до гостиницы, куда, к удивлению «оперов», довольно легко проникли, что ещё более насторожило наблюдателей. Когда «объекты» скрылись в номере, в группе возникла суматоха. Новый фигурант по делу, да ещё иногородний? Времени на архивы, запросы и прочее было немного. Но, на удачу, первый же запрос о выяснении личности снявшей номер девушки дал эффект. В дело вмешались смежники. Руководителю операции позвонил некий чин из ФСБ, представился Лебезянским и дал команду действовать. «Объекты» оставались в номере, а уже приближался час, когда либо гости должны покидать гостиницу, либо оформляться на проживание. Разумеется, при наличии свободных мест. А ну как под покровом темноты попробуют скрыться? Кто знает, не вся ли троица причастна к убийству? Приятель подозреваемого непрост. Менял фамилию, имеет боевой опыт, а ещё связан с махинациями по линии МИДа. Не исключено, что действует мощная преступная группировка. За художником числятся мелочи с переправкой художественных ценностей за границу, но придраться сложно. В общем, похоже, дело об убийстве может обрасти весьма интересными подробностями по другим делам, и азарт сыщиков возрастал от часа к часу.
Ворвавшимся в номер оперативникам предстала странная картина. Двое мужчин с опухшими лицами, но уже вполне протрезвевшие за журнальным столиком в халатах и полотенцах, явно недавно из душа, и хозяйка номера, вполне одетая, но несколько взъерошенная. Чем троица тут занималась, можно только гадать.
– Всем сидеть на местах! – скомандовал старший. – Документы!
– Вы в своём уме? – воскликнула Таня, – я зарегистрирована в этом номере. Позовите портье, он вам подтвердит. А это мои гости.
– Молчать! – скомандовал всё тот же. – Я повторяю приказ. Предъявите документы.
Медленно приходя в себя, Гриша попробовал апеллировать к здравому смыслу оперов:
– Во-первых, вы не можете не видеть, в каком мы виде. Документы не могут находиться ни в трусах, ни в полотенцах, ни в халатах. Так что, для начала неплохо было бы дать нам хотя бы одеться. А во-вторых…