Одержимые войной. Доля - Страница 251

К оглавлению

251

– Ладно, Кость, не обижайся. Я вот тебя о чём спросить хочу…

– Слухаю тэбэ, Грицько.

Гриша улыбнулся тому, как забавно переиначено на украинский манер его имя и спросил:

– А ты что, на счёт моей мамы, серьёзно?

Костя хотел было сказать, что это Гриши покамест не касается, но Анна Владиславовна опередила его:

– Сынок, мы договорились пока не обсуждать это. Прошу тебя…

– Договорились, – недовольно пробурчал сын и совсем уже себе под нос заметил:

– Того и гляди, дождусь: поставят перед фактом.

– Слухай сюды, хлопче, – довольно бесцеремонно включил Гришу в основное русло беседы Кийко. – Твоя задача выйти с циеи воды сухим. Сроку тебе на твоё свиданье пять дней, и ни днём бильше. Гриша кивнул и очень спокойно произнёс:

– Ладно. Добуду алиби. Настоящее алиби. Никакой лажи. У меня двое свидетелей. Таня и один монах. Надо его разыскать. Он служит в часовенке, на кладбище, где похоронен отец. Мама, найди его. Расскажи ему всё про меня и про неё.

Анна Владиславовна, ничего не понимая, таращилась на сына. Уж не бредит ли? Какой монах? При чём тут могила отца? Не перебивала, надеясь, дальнейшие слова что-нибудь прояснят. Не проясняли, а Гриша продолжал ещё более странно:

– Пока я у Тани, поговори с ним. Скажи так: помощи просят двое, кого при нём крестили, он ещё нашим крёстным был, Григорий и Татьяна. Он исповедывал нас. Она про своего погибшего в Кандагаре брата рассказывала. Если не вспомнит, фотокарточку мою покажи. Он должен был меня запомнить. Татьяна Берг и Григорий Кулик, запомнила?.. Тьфу, ты, чёрт! Наоборот, конечно! Её фамилия Кулик.

– Как? Как её фамилия? Кулик? И брат погиб в Кандагаре?! Ой, лышенько моё, ну и дела!

– Ты её знаешь? – воскликнул Гриша.

– Её не бачив, а вот брата… Помню, як убылы його. У нас ще одын хлопець був. Кликуху получил в цэй день – Меченый. Да-а! Дела!

– Ну, то, что мир тесен, неудивительно, – задумчиво проговорил Гриша. – Но отчего ты-то так этому удивился?

– А то, Грицько, що не тильки ци два хлопци памятни мэни. З нашей роты мой кореш переписку с твоей коханочкой вёл. А живе в нашем городе. Гусев его фамилия. Мы, правда, давно не виделись. А теперь и повод знайшовся. Ну, дела-а!

– Переписку?! – выдохнул Гриша и застыл с глазами навыкате. Мысли, едва выстроившиеся в более или менее законченную логическую цепь, снова пришли в полный хаос. Отчего Таня ни слова не сказала ему, что переписывается с кем-то из однополчан своего брата? Впрочем, разве об этом непременно нужно докладывать при первой же встрече? Но ведь этот однополчанин живёт с ним в одном городе, так неужели же нельзя было хотя бы упомянуть о нём? Хотя, кажется, писала, что у них есть общий знакомый… Да, вроде, было. Ещё писала, что многое про него знает. Что ж это, получается какой-то Гусев, по её просьбе, за ним просто-напросто следил?

– Да охолонь ты! – успокоил Костя, вставая с места, отчего сразу стало тесно, – Ничого меж ними нэ було. Просто, когда Кубика… Ну, такая кликуха у того хлопца була, дуже угловатый вин… Так вот, когда его миной убило, зараз Меченого видправылы труну сопровождать. З офицером. А мы в роте Кубика уси поважалы, гарный був хлопець. И мы тогда порешили, що напишем сестре. Щоб поддержаты дивчину. А потом кому лень, кому стрёмно стало. Тильки я да Гусев и написалы. Ну, може, кто и ещё, я не бачив. Она ответила. Я не став бильше писать, а Гусев трохи завився. Он вообще в роте «писатель». Тучу писем писал и получал. Вот и завязалась у них переписка. А що, я чимало знаю, як солдаты с дивчатами переписываются.

– А потом? Сколько лет уже не солдаты!

– Ну, не знаю. Интерес чи шо. И потом, Грицько, дывыся: все мы навсегда солдаты. Скильки б рокив ни мынуло, каждый з нас, як бы це мовыты, наче вийною одержимый. Що, кажешь, ни? Ещё как одержимый! А вжэ у кого с той войны зацепочка осталась – переписка там, писня яка, низащо не отвяжется.

Гриша внимательно посмотрел снизу вверх в Костины глаза, пытаясь прочесть в них недосказанное. Но, похоже, Костя ничего не утаивал. Это великанское прямодушие просто бесило.

– Значит, это тебя с твоим Гусевым я должен благодарить…

– За що?

– За то, что мы с нею встретились вновь. Она все эти годы следила за мной, знала обо мне всё. А я-то, дурак, всегда думал, что бабы болтливее мужиков.

– Ну, що трохи умнее нас, не сомневайся. А чого ты недовольный? Кабы не тии письма, був бы зараз один, як сыч.

– А я и так один, – зло усмехнулся Гриша и ушёл к себе. Анна Владиславовна махнула рукой и ответила на немой вопрос Кийко:

– Оставь его. Когда он вспылит, таких глупостей наговорит, что потом месяц жалеет. Пусть один побудет. Главное же решили.

– Решили, – выдохнул Костя и покачал головой.

Глава 32. Ноев ковчег

Ангелы нисходят на счастливых. Только освободившийся от страха человек может счесть себя счастливым. Но до тех пор, пока страх довлеет над душой, не ведать ей счастья. Ибо счастье не приходит в трепещущую душу. Иные страждущие в поисках счастья идут к наслаждениям земным. И обретают новые круги ада, подслащённые дурманом, от коего немыслимо трудно отказаться. И на склоне лет приходят к такой крайней степени опустошения, по сравнению с которой самый ад кажется детским развлечением. Иные бегут за счастьем от бед, так и говоря, что счастье это только отсутствие несчастья. Но, построив своё зыбкое представление на изначальном отрицании, постепенно теряют разницу между одним и другим и опустошаются не менее первых. Третьи всю жизнь соблюдают установленные кем-то когда-то правила, чтят писанные законы, кладя земные поклоны нарисованным идолам, посещая рукотворные храмы, соблюдая посты и уповая на загробное счастье. При этом не получают его, поскольку не познали, что это такое в жизни земной. Они заменили счастье на своего рода соглашение, или договор, или Завет, по коему некий Вседержитель якобы обязуется исполнить их чаяния, если они посвятят ему всю энергию своей души в течение жизни. Они идут на свет, не видя света, и никогда не достигают его.

251