Одержимые войной. Доля - Страница 253

253

Входя в высокие ворота первым, Монах обернулся к спутникам и предупредил: откровенничать в этом доме не принято. Всё ж, Восток, хотя и православный. Восток – дело, как известно, тонкое. Но бояться здесь совершенно нечего. Если житель гор давал перед Богом клятву, то нарушение такой клятвы для него равносильно смерти. Так что никакие преследователи здесь никого никогда не найдут.

Маша не знала, сколь долог будет их путь рядом, и примеривалась к тому, что дядя Николай будет отныне рядом всегда, пытаясь услышать сердцем, что в этом хорошо, а что плохо. Когда они вчетвером поднялись на высокое крыльцо, навстречу им вышел сам хозяин. Чернобородый крепкого сложения мужчина средних лет с живыми тёмными глазами без улыбки, но учтиво приветствовал входящих и спросил, нужна ли помощь. Воин Пантелеич поясно поклонился и отвечал, что справятся сами и просят лишь приютить до утра, а на рассвете они уйдут, никак не потревожив радушного хозяина. Анвар провел гостей в маленькие смежные комнаты, приют всех странствующих, кто осмеливался просить ночлега в этом богатом доме. Несмотря на то, что хозяин никогда не отказывал в этом, славы он не искал, и толпы страждущих не осаждали его. На сей раз Воин Пантелеевич и его спутники были единственными его гостями. Представив поочерёдно всех, Воин Пантелеич представился сам, поймав взгляд, полный восхищения.

– Твоё имя Воин, отец? – спросил Анвар. – Мало у русских братьев осталось таких имён. Меня назвали, что родился в январе. Но то не осетинское имя. Много бед наделали люди, забыв свои имена.

Андрей с интересом взглянул на хозяина. Однако утолить свой интерес ему было не суждено. Анвар удалился к себе, и до утра меж хозяином и гостями не было произнесено ни одного слова. Воин Пантелеевич перекрестил всех, троекратно поцеловал и, молвив «Каждому свой посох и свой путь», повернулся и зашагал прочь, а оставшиеся, проводив старца долгим взглядом, направились в противоположную сторону. Им предстояло проехать рейсовым автобусом несколько десятков километров, затем сделать пересадку на деревенскую попутку, развозящую людей по окрестным сёлам и хуторам без твёрдой таксы и расписания, после – несколько километров пешком, потом – через реку – договорившись с лодочником, далее – снова пешком, на подводе, опять пешком и только после этого достичь заветной цели. Когда, преодолев немалое земное расстояние, миновав все расставленные на пути ловушки и преграды, в намеченное время спутники предстали перед сумрачными стенами монастыря, слава о котором была негромкой и непостижимой для суетного внешнего мира, их души уже были просветлены столь, что, несмотря ни на что, ощущали себя счастливыми. И когда навстречу счастливым вышел человек, чьим словом и именем освящалось всякое деяние монастыря и кого в кругу посвящённых в его славу звали отцом Василием Бесов Изгоняющим, он, не говоря ни слова, возложил длани свои на головы супругов, долго стоял, любуясь разливающимся вокруг ровными потоками света счастьем. Потом опустил руки, молвя:

– Мир вам, дети мои. Давно жду вас. Нашего воинства прибыло. И доколе жив в чистом сердце дух света, не пресечется род человеческий. Взойдем же в чертоги сии, под покровом обережных сил стояще аки стена крепостная, Белая Вежа, оберег Рода русскаго, верная страга от беса-ворога. И днесь будут они вам домом-кровом и колыбелью потомству вашему, – и, повернувшись, повёл Долиных за монастырские врата.

Они неспешно следовали за владыкой. Чуть поодаль – Монах и отец Долина. Благоухающие кущи кустарников, окаймлявших узкую дорожку к стенам храмового комплекса, осыпали головы наклоняющихся под их ветвями путников росой и лепестками. Непуганные птицы дружно осеняли слух молитвенными руладами. Строения, смутно вырисовывавшиеся сквозь густую толщу обступившей их живой зелени, казались частью этой зелени, не споря с природой, а лишь отвечая ей. Невысокие здания братской обители, хозяйственные постройки и необычно приземистый, с пологим серо-голубым куполом храм, увенчанный маленьким простым крестом, выстроились в карэ под сенью дерев, приветствуя входящих. И чувствовалась в этой почти домашней архитектуре внутренняя законченность, строгость и внутренняя сила, неизбежно передававшаяся всякому, кто входил сюда с чистой душой. Забытый суетными властителями земными, и оттого считающийся ими заброшенным и разрушенным монастырь, расположенный в глухом месте на берегу Чудского озера с эстонской стороны, служил пристанищем для духовидцев и объектом паломничества небольшого круга посвящённых. Хранимый Богом кусочек земной тверди избежал напастей ежегодного половодья, затоплявшего окрест луга и хутора, избежал внимания дотошных историописцев, подобно саранче слетающихся на всякую замшелую древность, дабы состричь с неё тему для диссертации или сенсацию для жёлтой газетёнки, избежал уставного обрезания иерархами официального православия, признающего каноническими лишь те формы служения, коими возможно управлять из кабинетов Московской Патриархии. Притом, что где-то в архивах пылилась позабытая грамота Бог весть какой давности, никем не отмененная, по коей монастырь признавался действующим, канцелярия Патриарха умудрилась ни разу за три сотни лет не вспомнить об этом Богоспасаемом месте. Так и существовал не то на земле, не то на небе сей град Китеж на берегу великого озера, будто способный в любую минуту погрузиться в пучину вод при опасности быть до времени открытым миру.

Путники шли по дорожкам монастырской территории, с каждым шагом отделяясь внутренне от суеты внешнего мира и всё более отдаваясь величественному молчанию вечной природы, запечатлённой здесь во всей своей первозданности. Когда же подошли они ко крыльцу братской обители, отец Василий Бесов Изгоняющий обернулся к ним и, сияя внутренней улыбкой, молвил:

253