– Ты стал шарить по закоулкам памяти, не имея представления о том, что, а главное, как там расположено. Более того, не зная толком, что хочешь найти, просто надеясь найти ответы на вопросы, хотя ответы, возможно, не там, где ты ищешь, а там, где провёл месяц своей жизни в незапамятной юности. Ведь у тебя были другие горы. Не враждебные тебе. Когда одно воспоминание накладывается на другое, прямо противоположное, могут возникать самые неожиданные встряски.
Андрей пропустил сказанное мимо ушей. А обрати он внимание, не задумался бы над словами. О сотрясении мозга в юности доктор мог знать из истории болезни. В архиве поликлиники поднять – пара пустяков. Профессор внимателен, не забывает мелочей, и это только плюс. А фраза была ключевой. Возрази пациент сейчас, пока не подписаны бумаги, дальнейшая история пошла бы иначе. Но пациент не возражал. Он замолчал, рассматривая врача, неторопливо заносящего необычным для медработника каллиграфическим почерком какие-то строчки и цифры в столбцы расчерченной бумаги с видом, будто продолжает непринуждённо беседовать, хотя обоюдное молчание длилось уж минуты три. Таблица на листке заполнялась, шансы к отступлению для Андрея таяли прошлогодним снегом, и, словно цепляясь за последнюю возможность хотя б отсрочить неприятную перспективу оказаться в клинике, он спросил пресекающимся голосом:
– И как долго мне придется проваляться в больничной койке? У меня ж всё-таки работа, сами понимаете, кооператив.
Доктор оторвался от писанины и, сложив ладошки домиком, уставился на свою жертву. В глазах читалось ироническое сострадание, с каким стоматолог встречает дитя, впервые садящегося в его кресло. – Кто ж тебе сказал, уважаемый, что ты будешь именно валяться? Клиника далеко не всегда койка. Хотя без коек, конечно, не обойтись. Ведь где-то надо спать! Постельный режим тебе не показан. А вот постоянное наблюдение специалистов до операции, сразу после неё и в период восстановления – другое дело. Я понятно говорю?
– И сколько будет длиться этот самый период?
– Две недели, – отчеканил Беллерман и протянул Андрею листок, на котором крупными буквами было выведено «ДОБРОВОЛЬНОЕ СОГЛАШЕНИЕ».
– Что это? – недовольно буркнул Андрей.
– Ты читай, читай, – участливо произнес Владислав Янович и вновь погрузился в писанину. Андрей взял листок, внизу которого было отведено место под его подпись, и принялся читать, не обратив внимания на то, что и его имя с фамилией, и его домашний адрес, и паспортные данные были уже впечатаны в текст. Обычно их вписывали в документы от руки. Не скоро ещё дойдёт до сознания людей, что бумага потому не краснеет и всё терпит, что из всех видов оружия, изобретенных человечеством за века, это – самое надёжное и безопасное, потому, коли хочешь жить и быть защищённым, умей владеть этим оружием. Обыкновенный «советский работяга» Андрей Долин ещё не знал этого. А потому и не мог отреагировать на тонкости предъявленного к подписи текста.
«Я, Андрей Александрович Долин, дата рождения 13 марта 1964, уроженец Перми, паспорт (…), русский, беспартийный, адрес постоянного места жительства (…), слесарь механосборочных работ кооператива «Шурави», образование среднее специальное, не женат, детей не имею, настоящим подтверждаю своё согласие на проведение мне операции и курса лечения по коррекции личности…»
… Серые горы. Зыбучий песок.
Воздух недвижен.
Мудрый Восток. Беспробудный Восток.
Слышишь?
Смерть черной птицей
летит над тобой.
Слава Аллаху!
Вечность промчится —
и вечный покой,
мир ее праху…
«…а также добровольное согласие на госпитализацию в клинику Института Мозга имени академика И.Павлова сроком на две недели для проведения комплекса процедур по методу проф. В. Я. Беллермана…»
…Лежит солдат, твой блудный сын, Россия,
не радостей не зная, ни тревог.
Мир опустел. Глаза полуслепые
упрямо смотрят в серый потолок.
Распластан по больничной койке,
он безучастен ко всему вокруг,
невозмутимо скорбный, одинокий,
в возвышенном скрещенье рук…
«Что за дурь лезет в мозги! Никогда не увлекался стихами, кроме школьного Пушкина, кажется, а тут… Может, и впрямь, масла в голове совсем нет, и пора по-хорошему браться за здоровье? Тогда нечего и думать: подпишу эту чёртову бумагу и – в клинику, пока не поздно. А то окажусь в той же «дурке», но с рукавами за спиной!».
Нам даровано свыше
величайшее чудо,
человеческий сон
Сны мы видим и слышим,
сны приходят оттуда,
где единство времен,
где пространство едино,
где материи нет.
Только дух, только свет.
Тело – что? только глина…
«…по окончании курса процедур я согласен на проведение дополнительного амбулаторного обследования в целях выявления и устранения возможных побочных последствий курса коррекции личности…»
Лежит солдат. Твой Блудный сын, Россия,
Ни радостей не зная, ни тревог.
Мир опустел. Глаза его большие
Упрямо смотрят в серый потолок.
Распластан по больничной койке,
Он безразличен ко всему вокруг.
Он – как Господь, бесстрастный, одинокий,
Возвышенный в скрещенье рук.
Под кожей век уже зияет вечность.
Пусты зрачки, сквозь них текут века.
Течёт душа меж звёзд Дорогой Млечной,
Как вековая Русская Река…
По мере чтения Андрея охватывало блаженное оцепенение. В одномоментном вихре в его сознании проносились обрывки событий, судеб и жизней, которыми он, быть может, уже не раз жил. Жутковатые стихотворные строчки озвучивал неведомый голос, прежде не слышанный им, но как будто странно знакомый. Он не хотел прислушиваться ни к этому голосу, ни к запахам, густо наполняющим комнату, где сейчас находилось его тело с документом в руках. Но они сами – ароматы и звук призрачного голоса помимо его воли завладевали им, и он уже не заметил, как начал отдаваться полностью их власти.