Одержимые войной. Доля - Страница 83

Спустя три года неинтересной и тяжёлой работы с теми, кого не лечить, а судить бы, Бессонов под давлением жены решился просить о переводе в профильное лечебное учреждение или научный институт. Казалось, степень кандидата позволяет заняться академической наукой. Но в стране началась новая полоса перемен. Эпоха Хрущева сменилась эпохой Брежнева. На смену лихорадке научных открытий пришла лихорадка «великих строек», и ходатайство какого-то кандидата каких-то наук получило неожиданный отклик. Бессонову предложили ехать на целину. Молодому городу на севере Казахстана требовались медицинские кадры. Если бы не отвращение, к тому времени выросшее у Бессонова к судебной медицине и не лакомое предложение возглавить крупное поликлиническое учреждение с высоким окладом, вряд ли согласился б. Но иных предложений на горизонте не маячило, и, коротко посоветовавшись с женой, врач в который раз сменил место жительства и впервые оказался в должности главного врача. Успешно проработав в Казахстане, ещё через три года был переведён в клинику на Берёзовой. И вот теперь, вчитываясь в строчки удивительного секретного документа, спиной чувствовал, что, похоже, судьба в очередной раз готовит ему резкую перемену.

– Знаете, доктор, – внезапно донеслось до его слуха, – вы удивительный человек. В ваши годы, при вашей биографии оставаться столь впечатлительным, я бы даже сказал, экзальтированным человеком? И это психиатр, кандидат наук!

Бессонов оторвался от машинописных листков. Напротив него стоял невысокий слегка сутулый мужчина средних лет, насмешливо поблёскивая стёклами очков в никелированной оправе…

Знакомство с Беллерманом не оказало на Бессонова того удручающего впечатления, как с его замом Смирновым. Обходительный и мягкий собеседник, умный и глубоко знающий своё дело специалист, владеющий информацией в самых разных областях человеческой деятельности, Владислав Янович показался главврачу скорее даже располагающим к себе. Если бы не его прямая принадлежность к неприятной ему структуре, возможно, Глеб Викторович попробовал бы установить с ним какие-то более или менее нормальные человеческие взаимоотношения. Но всё, что касалось спецкорпуса, явно относящегося к каким-то тёмным сторонам деятельности КГБ, категорически препятствовало человеческому общению с любым его представителем. Тем более, с первым лицом, каковым, судя по всему, Беллерман и являлся. К тому же, первая встреча с Владиславом Яновичем в «новом кабинете», где Бессонову предлагалось отныне трудиться «по совместительству», случилась в последний день перед отпуском. Августовский предосенний воздух и подаренная в горздраве путёвочка на двоих в Чехословакию манили, притупляя остроту восприятия и гася раздражительность. А потом были две чудесных недели с женой. Изумительные виды Златы Праги с её деловитой Вацлавской площадью, дивными звуками старинных музыкальных инструментов на Карловом Мосту, грандиозным шпилем Собора Святого Вита, мягкий курортный аромат благословенных Карловых Вар, о которых столько читано, и вот впервые воочию довелось узреть, таинственная прелесть холодных пещер с колодцами-гротами, внезапно раскрывающими свои дурманящие пустоты навстречу солнечному свету, поросшие по скалистой кромке стройными соснами… Неоднократно бывавший до этого за границей Бессонов, впервые оказался за пределами своей страны в качестве туриста. Он увидел совершенно другой мир, других людей. На какие-то мгновения ему начинало казаться, что всё, чем он занимался до сих пор в своей жизни, ирреальное. Все эти психо-патологические проявления человеческой жизни, вся эта «мозговая грязь», капля за каплей отравляющая бытие всякого, кто с нею соприкоснется. Как же так! Если мир вокруг может быть столь прекрасен и возвышен в своей естественной первозданной величественности, если творения человеческого гения могут вплетать в общую стройность мироздания свою волшебную нить, усиливая его красоту, то почему же он, неглупый, в общем-то, человек, по своей воле избрал путь, на котором нет и не может быть ничего и близкого ни к красоте, ни к гармонии. За годы работы в психиатрии, судебной медицине, а до этого, в начале своего поприща – военным врачом в полевых условиях, восприятие окружающего мира сузилось до анализа его болезненных проявлений. А оказывается, всё может быть удивительно просто и хорошо!

А может, ну их, этих смежников из «13-го»? Чего ради, собственно, забивать себе голову надуманными проблемами, когда всей жизни-то осталось, кто его знает, сколько? И разве не справедлива пословица: «Плетью обуха не перешибёшь»? Оттого, что Глеб Викторович Бессонов, как поляки в 1940-м с шашкой наголо против немецких танков, бросится очертя голову за справедливость против «чёрной спецуры» во главе с Беллерманом, ничего путного всё равно не сделается, а значит, ничего к лучшему и не изменится, за то жизнь себе поломать – это запросто! Как мучили они людей, так и будут мучить. В конце концов, разве сам он, при всей своей щепетильности, разве не имеет за плечами хотя бы одного поступка, который можно было бы оспорить с этической точки зрения – хоть врачебной, хоть общечеловеческой?

Воротясь в сентябре в «Дурку», Бессонов безропотно принял всё, что приготовила судьба. Он спокойно выполнял основную работу и дополнительную – консультанта в 13-м корпусе. Консультации давал по разным поводам. К нему направляли больных строго определённого сорта. Тихие шизофреники с синдромом раздвоенного сознания, нередко с внешним сходством с образами, которые на себя наводили в течение болезни. Никаких других обязанностей смежники не вменяли. Так прошёл год. Бессонов вообще забыл о том, что когда-то получал страшный пакет, мобилизационное предписание, выслушивал провокационные речи майора Смирнова. Научился пропускать их мимо ушей.