Одержимые войной. Доля - Страница 106

106

– Да, – почти крикнул в трубку Бессонов; оттуда спокойный голос Владислава Яновича произнес:

– Не надо бросать трубки. Вы что, в самом деле, ничего не знаете?

– Не знаю.

– Тогда сообщаю. Вам надлежит вскрыть конверт со списками. В стране чрезвычайное положение.

– Что?!

– Вы удивительный человек, Глеб Викторович. Едва ли найдётся ещё хоть один бодрствующий, кто бы этого не знал. За исключением некоторой части наших подопечных. В стране ЧП. Горбачёв отстранён от власти. Военные готовятся к силовым акциям. Я понятно говорю?

Бессонов снова без ответа опустил трубку на рычаг и дрожащими пальцами вскрыл конверт. Глаза отказывались читать, но приказ обсуждению не подлежал. Его надлежало исполнить. И всё. Точка. На белой бумаге три списка. Вместо фамилий коды – номер отделения, потом литера, означающая диагноз, далее номер палаты, следом литера, условно обозначающая фамилию лечащего врача, предпоследняя цифра – порядковый номер истории болезни и контрольная цифра в скобках – возраст. Первый список перечислял тех, кого необходимо было срочно выписывать. Он был немногочислен. Те же шестнадцать больных, кого несколько дней назад, с его санкции уже выписали. Второй содержал закодированные имена тех, кого переводили из разных корпусов всей клиники под усиленную охрану 13-го корпуса. Около полутора сотен. И, наконец, третий: ликвидация. Почти двести человек приговаривались к уничтожению на том чудовищном основании, что их существование якобы угрожает обществу в его критический момент! Ниже – подробное разъяснение, как, какими силами, какими средствами и в какие сроки. Первым делом следовало заняться третьей группой. По специальной команде вызывалось подразделение, приписанное к секретному корпусу в качестве пожарников. Их задачей была организация поджога в северном флигеле корпуса, куда в течение часа переводились две сотни душ из разных корпусов, в основном, 13-го. Остальное дело их техники. Переброской второй группы должна заняться бригада санитаров, списочный состав – у начальника отдела кадров. Времени на это отводилось два часа. И, наконец, первая группа. С ней всё ясно. Текст предписания по выполнении изложенных требований необходимо уничтожить.

Бессонов набрал номер Беллермана.

– Владислав Янович, снова я, – голос главврача заметно дрожал, как ни старался он справиться с волнением. – Я отказываюсь выполнять. Это бесчеловечно! Слышите меня!?

– Во-первых, – совершенно спокойно отвечал Беллерман, – вы с ума сошли. Вам подробно и доходчиво объяснили гуманность приказа. Через четыре часа прибудет рота мотопехоты, подконтрольная ГКЧП. Если не выполните предписания, они сами всё сделают, только будет больше шума. Но их может опередить другая колонна, она должна забрать контингент, кроме первого списка. Я понятно говорю?

– Более чем. Я уже сказал, что принимать участие в этом спектакле я не буду. Я врач, а не путчист. И не палач!

– Я уже высказал вам, что, во-первых, вы сумасшедший. Во-вторых, если вы отказываетесь, то, пожалуйста! С этой минуты ваши полномочия переходят ко мне.

– Не вы меня назначали, – резко возразил Бессонов.

– У вас нет возможности продолжать руководство учреждением, в котором никто не будет выполнять ваши распоряжения. Вас встретили, когда вы пришли на работу?.. Молчите. Так вот, вам дали понять, что вы либо становитесь в общий строй и действуете согласно объявленному порядку вещей, либо… Понимаете? И не надо строить из себя борца за права человека. Одним словом, с вами или без вас, но предписание будет выполнено. Решайте.

– Вы подлец! Я позвоню в горздрав, и там разберутся с вашими беззакониями! – заорал Бессонов, чувствуя, как ком подкатывает к горлу. Ещё немного, и он задохнётся.

– Звоните, куда хотите, – равнодушно ответил Беллерман, – никто не поднимет трубку – ни в горздраве, ни в обкоме партии, ни в приемной Архангела Гавриила. В государстве переворот! А вы белые перчаточки надели и боитесь напудренный носик замарать! Я понятно говорю?

– Рано или поздно всё это закончится, вас будут судить! – продолжал орать Бессонов. Сердце стучало где-то под кадыком, виски заломило, но он на это не обращал внимания. Вся жизнь, весь её смысл сосредоточились в гладком предмете в руках. В его отверстое лоно изрыгал он гневные вопли, чтобы от него по проводам они долетели до адресата. Впрочем, нет! Уже не важно, долетят или не долетят! Важно было высказать их. Годы сделки с совестью! Годы компромисса! Хватит! Это должно кончиться! Чудовищность, которой он, советский врач Глеб Бессонов позволил укорениться на своей территории, перешла границы. Если монстр посягнул на судьбы, на жизни сотен людей, его можно и должно остановить! Только как? Бессилие перед чудовищем породили крик, полный отчаяния и гнева, но бесцельный и пустой. Уже не важно, чем закончится дуэль. Важно, что пока он, Глеб Викторович Бессонов, коммунист, врач, ветеран, жив на этом свете, он не даст свершиться злу! Он костьми ляжет на пути военизированной колонны, если та только посмеет приблизиться к территории клиники. Он обесточит «Дурку», если только «пожарники» попробуют осуществить поджог… Нет, он просто сейчас же помчится отпирать засовы всех закрытых помещений и криками будет выгонять на улицу этих страждущих. Пусть уж лучше без медицинского присмотра, но живые и на воле, чем под присмотром концлагерного начальства, отправляющего по очереди всех в газовую камеру!

– Вас будут судить за преступления перед человечеством! Вам не удастся скрыть следы злодеяний. Есть документы, есть свидетели, есть факты. Останутся улики, наконец!!!

106