Одержимые войной. Доля - Страница 116

116

Под бой массивных курант, установленных художником при входе в мастерскую, Гриша Шмулевич входил в жилище Володи Туманова. В полумраке прихожей он различил всё ту же фигуру: её не касалось ни время, ни политические события, ни социальное положение, ни состояние погоды. Нимало не изменившийся друг стоял напротив Гриши и как будто делал вид, что несколько секунд не признаёт гостя. Затем медленно расплылся в улыбке, сделал руками жест, словно пойдет сейчас отплясывать русского, и застонал, слегка переигрывая:

– Ба! Какие люди! И без охраны?! Григорий Эдвардович, да ты ли это? Орёл, ну как есть орёл! Наденька! – окликнул он кого-то из глубины мастерской. – Да, орёл! Как есть орёл! Ну, молодчина, что в гуще, так сказать, исторических событий не забыл простого советского художника, верой и правдой служащего отечественной школе критического реализма. Заходи, гостем будешь. Надежда Константиновна! – ещё раз позвал Туманов, и из коридора проследовала девица в длинной тельняшке, под которой, судя по всему, кроме гладкой упругой кожи, ничего не было. – Гляди, – обратился к ней художник, – каких верных сынов взращивают наши доблестные вооруженные силы вкупе с комсомолом – оплот старорежимного патриотизма и истерического интернационализма!

Девушка скользнула к Грише, глянув кошачьим глазом, и протянула узкую ладонь, представившись низким грудным голосом сексуал-демократки:

– Крупская.

– Дзержинский, – невозмутимо отпарировал Шмулевич, и все трое весело, от души расхохотались.

– Ну, проходи, проходи, герой-любовник, третьим будешь. Ты, чай, всё ещё женат?

– Есть грех, – вздохнул Григорий.

– Воистину! Хорошее дело браком не назовут и свидетелей не пригласят. Ну да, ладно, так и быть, приму грешника, ибо сказано, кто без греха…

Они прошествовали в комнату, заваленную хламом, где кроме нескольких табуреток, стола, из-под которого лукаво выглядывали разномастные бутылки, и широченного матраса на полу, прозванного Тумановым «трахтой», ничего жилого не было.

– Садись, грозный муж, рассказывай, как до такой жизни докатился. А мы судить да рядить будем.

– Да вот всё катился, и… – ответствовал Григорий, доставая из-за пазухи бутылки.

– Ну, ты становишься серьёзным мужиком. С утра…

– Наверное, есть повод, – серьёзно вставила Надя, рассматривая Гришино лицо так, словно это редкая дореволюционная марка.

– Есть кой-какой, – уклончиво ответил он и вопросительно посмотрел на Володю.

– Надюха, – понял намёк Туманов, – ну-ка, не ленись, слетай в наш «придворный» лабаз, сочини чего-нибудь поесть.

– Будет сделано. Разрешите бегом?

– Да-да, бегом. И если можно, рысью, – вяло проговорил Григорий и поймал заинтересованный кошачий взгляд.

– Пока суд да дело, пускай остынет, с глаз долой, – пробормотал Володя, пряча водку в холодильник, перегородивший коридор напротив маленькой, точно игрушечной кухоньки. Надежда Константиновна в плаще поверх тельняшки вышла с авоськой в магазин, а мужчины завели неторопливую, вдумчивую, как это называл Туманов, беседу.

– Ну, что-с, милостив-сдарь! Карьера рухнула, не так ли?

– Не карьера и была!

– Это ты не скажи, брат! Могла бы быть ой, какая карьера! Если б вовремя подсуетился. Ну да что говорить! По пивку – для рывку!

– Давай, – рубанул рукой воздух Гриша, и пока Володя разливал по гранёным стаканам пенный напиток, начал сбивчиво пересказывать, что видел напротив такими трудами выстраданного центра.

– Хватит плакаться, герой! – прервал рассказ Володя и поднял стакан. – Ты многого и не знаешь. Пока гулял свой отпуск, тебя слили.

– Как это?

– Как фекалии по фановым трубам. Ты что, не получил приказа о своём увольнении? Там ещё приличная сумма полагается.

– Как это – увольнении? По какой статье? На каком основании?! – начал кипятиться Гриша. – Только что провели такую мощную акцию. Было столько прессы, столько народу! За что?

– Не кипи, выкипишь весь, – спокойно отвечал Володя, прихлебывая из стакана. – Ты думаешь, у нас всё по чести делается? Блажишь, брат! Я после фестивальной выставки с трудом свои же работы вытащил. Хотели прибрать к рукам, и всё тут. Центр ликвидирован. Имущество передано акционерному обществу «Центр культурного и делового сотрудничества». Акционеры – бывшие секретари твоего родного обкома и всякая шваль. И уволили не тебя одного, всех. Сечёшь?

– Не вполне, – честно признался Гриша.

– Чего ж не понять! Старо, как мир. Чуя, что дело пахнет жареным, решили спасти добро. Тебе дали «сладкую» путёвочку, чтоб в нужное время был подальше от делёжки пирога. Едва уехал, в три дня всё оформили, замки сменили, вывеску только пока оставили.

– Зачем?

– А затем, чтоб народную поддержку в придачу получить.

– Как это?!

– Экий непонятливый! И как тебя в директора-то взяли! Сам же рассказывал, как народ митинговал и требовал комсомольский бордельчик прикрыть… Оно, конечно, толпу слегка подогревали. Несколько человечков плели про тебя и контору твою всякие небылицы посрамней да пострашней, чтоб вышло поубедительней. Они ещё сбор подписей организуют за изъятие у комсомола этого особнячка! А потом людям предъявят «мудрого инвестора», вложившего кровные бабки в создание «подлинно народного» предприятия. Этот папик расскажет, как он с боями отвоёвывал здание у гнусных комсомольцев. И будет здесь рай местного значения на земле. Ему скажут «Ура!» и будут в воздух чепчиками швыряться. Понял теперь?

– А как же я? – глупо моргая глазами, брякнул Гриша.

– А ты головка от пульверизатора! Не надо было жениться.

116