Одержимые войной. Доля - Страница 134

134

Долины на своё тихое свадебное торжество не приглашали большое количество гостей. Однако доктор Беллерман был в числе первых, кто их поздравил. Прямо в ЗАГСе после регистрации брака он, пожелав молодожёнам счастья, не преминул высказаться в том смысле, что надеется на возвращение молодого мужа на ниву общественной работы. Дескать, «и журналистика, и номенклатурная карьера для такого человека, как Андрей Александрович Долин, остаются открытыми путями, на которые рано или поздно должна ступить его крепкая мужская стопа». Беллерман по-прежнему верил, что нет на свете силы, способной влиять на психику мощнее, чем его проверенные методы комплексного воздействия, которые он разрабатывал и оттачивал годами, объединив в концепцию под названием «Коррекция личности».

В эту полнолунную ночь Андрей и Маша Долины сидели вдвоём за чаем, беседовали, разжижая морок бессонницы, и не отдавали себе отчёта в том, что друг другу они даже ближе, чем сами думают, что судьбы их переплетены друг с другом таким бесчисленным количеством нитей, какое и подсчёту едва поддаётся. Не знали, не ведали того, что в далёком 1918 году Машкин прадед Кузьма Никитич Калашников порубал насмерть своей казацкой шашкой изменника царю и отечеству, каким он его считал, ставшего на сторону большевиков дворянина и офицера Андрея Мефодьевича Долина. Не знали, не могли знать, что задолго до этого предок Андрея Мефодьевича помещик Староверов утаил от прибывшего со специальной инспекцией из Петербурга чиновника по особым поручениям Его Императорского Величества III Канцелярии Владимира Даниловича Калашникова старинную рукопись, хранившуюся в доме Староверовых с незапамятных времён. Император, только что вмешавшийся в историю с приговором историку Воланскому и спасший от уничтожения его книги, имел точное представление о том, какую именно рукопись ищет. И позже Владимир Данилович доложит графу Бенкендорфу о том, что «г-н Староверов неблагонадёжен, имеет нрав скрытный и должен быть определен под негласный надзор, поелику может оказаться весьма полезен оставшимся заговорщикам Севернаго общества [61] , имея познания обширные, библиотеку, и сношения с литературными и прочими вольнодумцами, коих в России всегда пребывало великое множество, а ныне слишком велико число их». Бенкендорф, будучи человеком опытным и многомудрым, положит донесение Владимира Даниловича Калашникова «под сукно» и никогда не предъявит никому. Северное общество уже к началу 1826 года было полностью разгромлено, и говорить о каких-то «оставшихся заговорщиках» могут только не в меру усердные и не слишком информированные люди. Однако сигнал есть сигнал. Пускай полежит! А вдруг пригодится, коли потребуется свести счёты с кем-либо? Да хоть с тем же Пушкиным, этим царским любимчиком, которого Его Величество опекает как личный цензор, а место ему, в лучшем случае, в Сибири меж других мятежников!

А в незапамятном 1693 году некто Бориска Калашников из купеческой семьи, позже воспетой поэтом Лермонтовым, закадычный приятель Алексашки Меньшикова, с подачи последнего был приближен к молодому Императору Петру и включился в работы по постройке кораблей, за что был жалован особой грамотой, даровавшей ему широкие права на торговые операции с лесом и пушниной, начал вскоре порубку в отведённых ему на то угодьях, да напоролся на странного старца по прозвищу Доля, запретившего молодому негоцианту рубить лес в этом месте, грозя страшными мучениями, ежели не послушает. Бориска посмеялся над чудаком, примолвив, что «вас, бородачей-староверов, из лесов вскорости повытравят, да в железах на каторги сошлют, вот и посмотрим тогда, кому мучения выпадут на долю». А всего неделей по том разговоре случилась гроза, и Калашникова поразило молнией. Да так, что не убило сразу, а промучился он ещё месяц, по несколько раз на дню падая в страшных конвульсиях и заходясь беззвучным криком, замирающим пеною у рта.

И собственные судьбы Андрея и Маши не раз пролегали по одним и тем же местам, пересекаясь с одними и теми же людьми, совпадая и рифмуясь неожиданно и разнообразно. Ставшие мужем и женой Долиными, они будто соединили две случайно разорванные кем-то когда-то ниточки, и с каждым днём совместной жизни всё более прорастали друг в друга, безотчётно находя эти скрытые связи и рифмы двух судеб – своих собственных и своих родов. И хотя, конечно же, сами они не могли знать, когда и как сталкивались судьбы их предков, за них говорила их кровная, родовая память. Роман Попов был в жизни Маши чуждым, никак не связанным судьбами своих предков с её. Напротив, Андрея Долина она воспринимала не просто, как близкого, а как родного человека, и он её воспринимал так же. Родство это время от времени казалось болезненным. Периодически вспыхивая мелкими размолвками, о каких говорят, милые бранятся – только тешатся, родство это день ото дня обнаруживало всё большую двойственность. Главной причиной вспышек на поверку всегда выходило, что думают и чувствуют супруги одинаково. И когда мысль одного, устремляясь вовне, чтобы осуществиться в каком-либо действии, натыкалась на «занятое пространство» такою же мыслью другого, возникало болезненное чувство не то обиды, не то ревности. Точного имени сему чувству не было. Ссоры длились по нескольку минут, не более, но всякий раз они, напоминающие внезапный взрыв, хотя и проходили быстро, оборачиваясь всплесками нежности, оставляли в душе горький осадок.

Знали бы они, что всякий раз, сталкиваясь между собою, их далекие предки оказывались по разные стороны баррикад! Это знал Владислав Янович. Среди прочих знаний о людях, он едва ли не превыше всего ценил знание родословных, вытаскивая на свет Божий информацию из таких тайников и закоулков, куда не всякий смертный даже догадается, как сунуться. Он рассчитывал на то, что давнее родовое противостояние рано или поздно даст о себе знать, и не вмешивался. Выжидал. Когда Андрей попал в катастрофу, чудом не стоившую ему жизни, Беллерман решил, что настал миг, которого он ждал. Сейчас начнёт вырываться наружу тайное родовое, и он, со своими знаниями, окажется тут как тут – необходимый обоим: и Андрею и Марии. Он поможет им не разорвать друг дружку на части, соединит и возьмёт под контроль – уже обоих. Неутомимого экспериментатора над человеческими душами и судьбами горячил и заводил такой оборот событий, вот почему он с трудно скрываемой радостью помчался оказывать всю имеющуюся в его возможностях медицинскую помощь попавшему в беду «Испытуемому А» и, общаясь с его невестой, всячески наводил тень на плетень, не говоря определённо о перспективах и прогнозах выздоровления раненного и тонко намекая на возможное изменение его отношения к окружающим, в том числе, и к ней. Та безучастно принимала эти слова, продолжая ездить к Андрею ежедневно, терпеливо дожидаясь его возвращения из комы, ничем и никому не выказывая естественного в таких случаях страха перед будущим.

134