Одержимые войной. Доля - Страница 174

174

Григорий, не мигая, смотрел на монаха, поражённый его рассказом. Душа его пришла смятение. Псевдоним Шмулевич, выказывающий пиетет к еврейству, единственный школьный друг и сосед Игорь Михельбер, самим фактом своего долгого существования в его жизни подтверждающий то же самое, безусловное уважение к Моисею Ароновичу Зильберту, испытываемое им на протяжении уже нескольких лет и лишь крепнущее, не могли примириться с тем, что он сейчас услышал. Он, пришедший к глубокому убеждению, что в основе всей европейской культуры лежит культура библейская, созданная, прежде всего, евреями, был возмущён тем, что, оказывается, Христос, бунтарь против Ветхозаветных предрассудков, оказывается, всего лишь ученик каких-то там дремучих волхвов с берегов Ладожского озера. Немецкая педантичность ума требовала немедленного разъяснения, каким образом чуть ли не все исторические источники и мировая литература оказались в плену, как утверждал этот незнакомый монах, если не фальшивки, то, по крайней мере, заблуждения. Григорий Шмулевич-Берг, воспротивился тому, чтобы зёрна слов таинственного монаха дали всходы. Оттого последний его вопрос, обращённый в самое сердце, вызвал целую бурю. Забыв о некогда проведённом им самим исследовании собственной проблемы, которую он обозвал «клиника ярости», Гриша вспыхнул, как порох. Лицо его покрылось пунцовыми пятнами, от недавней почтительности, с какой он обратился к монаху, не осталось и следа. Он кипел, готовый чуть ли не стереть в порошок нахала, осмелившегося вторгнуться в святая святых и последовательно разрушить всё, что годы метаний и поисков Гриша выстраивал в своей душе.

– Да вы же никакой не монах! – вскричал он. – Вы просто рехнувшийся еретик. Это вы и есть тот дьявол, который ходит по земле и соблазняет всех вокруг. От таких, как вы и вам подобные, исходит всё зло. Вы безумный разрушитель устоев, ниспровергатель святынь. Вы говорите, гордыня! А разве не ваша гордыня заставляет вас спорить с отцами церквей – и нашей, и католической? Между прочим, между ними никакой такой особой разницы не существует. Ну, спорят они о том, на каком языке и в каком порядке обращаться к Богу! Ну, чтят разных святых! Что с того?! И в православной традиции есть всякие течения, есть местночтимые святые, есть общно почитаемые великомученики и прочие. Бывают и расхождения между священниками в некоторых вопросах. Но договариваются же! Вы говорите, евреи заключили договор, и это, дескать, лишает их права на святость. Что-то там ещё на счёт обрезания… Глупость несусветная! Обрезание делают и мусульмане. И многие жители местностей с жарким климатом. Это просто насущная необходимость гигиеническая. Там иначе можно и не дожить до детородного возраста. Какие волхвы? Какая Ладога?? Какие такие ученические годы Христа??? Вы посмотрите на карту, где одно и где другое! Ничего этого не было и быть не могло! И вообще. Вера во Христа есть акт чисто метафизический. Говорить о нём как об исторической фигуре бессмыслица! Это – идея, абстрактная идея, в которую люди просто верят. Как в Индии верят в Будду, а в каком-нибудь Зимбабве – в духов.

– Мир тебе, сын мой. Ты сердишься, значит, ты неправ. Бес говорит в тебе. О медицинской стороне обрезания спорить не буду, скажу лишь, среди народов, живущих близ экватора, обычай сей существует менее чем у четверти. И спроси, кого хочешь, всяк ответит, что, прежде всего, обычай сей суть религиозный обряд, гигиена – дело десятое. Не говоря о том, что в широтах северных нет в том никакого гигиенического смысла, но и мусульмане, и иудеи блюдут его хоть на Крайнем Севере. Я же вопрошал тебя о Любви. Не мудрствуй. Ответь. Сам себе ответь, если мне не в силах. А твоя любовь к евреям – дело твое. Я вижу, сам ты не еврей. Никогда им не будешь, как бы ни старался. Стало быть, и евреи тебя никогда не примут за своего, будь ты хоть трижды обрезан. Судя по всему, ты из латышей. Или немцев. И те и другие суть славянского корня. Но очень давно отпали от него. Так не сетуй на мои слова. В конце концов, неважно, нравлюсь ли я тебе. Важно, что ты сам себе скажешь. И еще одно. Не я к тебе, ты ко мне обратился. Твое сердце гложут печали. Я лишь подсказал, где можно отыскать корни их. Сие может быть и в другом месте. Но я протянул тебе открытую руку помощи, пришед на зов твой. Ты ж на меня сердишься. Не гневи Бога, сын мой. Многая печали посетят тебя в мире сем. И будут преследовать тебя не день и не два. Но доколе однажды не скажешь себе сам всей правды, не отворишь очи истине, терний сих не одолеешь. Сердце твое томится по Любви, ибо не ведает ея. Оно покуда лишь трепещет в предвкушении сего благословенного дара, но получить его свыше не готово. Берегись, сын мой, стать жертвою соблазна. Когда приятность сладострастия выдается за Любовь, когда мудрствование, горячка умственная выдается за правду, когда похоть властолюбия подменяет добротолюбие и прикрывается словами о благих намерениях. Никакие благие намерения не лежат в основании доброго дела. Но только Любовь. Запомни. Беги от благих намерений, беги от посулов и бойся, как сказано, данайцев, дары приносящих. В них корень соблазна. Мир тебе, сын мой, и ангела тебе в дорогу твою.

Монах поясно поклонился Григорию и пошёл прочь, оставив молодого человека в ещё большем смятении. Гриша не успел ничего сказать вдогонку, так и не решившись ни попросить прощения за резкость, ни усугубить её продолжением спора. Он стоял в оцепенении, глядя на удаляющуюся фигуру в чёрном. И смятение духа усилилось в нём много крат, когда подошла Таня. Всецело поглощенный мыслями о странном монахе, глядя в точку, где окончательно скрылся из виду незнакомец, Гриша не заметил, как девушка, которой он назначил долгожданное свидание, появилась рядом, не услышал, как окликнула его и даже не обратил внимания на то, что она остановилась, поглядела в ту сторону, куда был устремлён его взор, и, не увидев там ничего, перевела на него глаза, полные изумления, и так стояла уже с минуту. Наконец, ей надоело, она подошла к нему вплотную, тронула плечо и громко сказала почти прямо в ухо:

174