Одержимые войной. Доля - Страница 187

187

– И то верно, – согласился Ослябя. Они прошествовали в пещерку-келию старца. Много месяцев кряду, до похода к сельцу Куликову и по возвращении с брани, делили старец и инок покой этой пустыньки на двоих. Покуда был жив брат инока Осляби инок Пересвет, погибший в битве при сельце Куликовом, иную ночь Ослябя уходил от старца к брату своему. Особо часто – в самый канун похода. Князь поторапливал, дружина, дескать, перестоит. Но богатыри братья, как и заповедал им их пастырь Сергий, не поспешали, оттого в последние дни перед походом пришлось им особенно усердно руку набивать. Вот и пропадали вдвоём с утра до ночи. Однако молитва перед сном – правило священное, и даже если случалось Осляби заступать на неё вдали от старца, в молитве встречались они душами вновь. Теперь же, когда луна сменилась со дня тризного пира по Пересвету, они и не разлучались. Инок всё время был подле старца, но пребывал, по большей части, столпником в полном безмолвии, а старец, напротив, будучи хлопотлив и быстр, поспевал и многих страждущих принять, и с князем переговорить, и вести разослать голубиною почтою, и главному делу своих последних дней уделить должное время, сосредоточенно разбирая хитрую вязь письмен древних на чёрной козьей коже при тусклом свете огарочка. Ведал Сергий, затеянному делу и жизни мало, но не сетовал, не торопился, а спокойно и благоговейно строчка за строчкой разбирал письмена и перелагал разобранное кириллицею на вощёные листы, кои складывал аккуратно в самом сухом месте пещерки – подле печки.

Они спустились по земляным ступеням в келию старца. Могучий богатырь и сухопарый седобородый отшельник, оба в монашеском одеянии, напоминали дивным образом оказавшихся в одной берлоге медведя и горностая. Воссед друг напротив друга на дубовы лавки подле дубового же стола с кринкою лесного мёда-дичка, продолжили беседу, внятную лишь им двоим, ибо не всё сказанное договаривалось до конца. В том и не было особой надобности. Сам Сергий же говорил когда-то братьям, что истинное единение во Слове возникает тогда, когда и слов вслух произносимых уже не надобно.

– Довольно тебе, брат мой Ослябя, столпничать долее. Послушание исполнено вполне, ничего боле Господь тебе не откроет, покуда срок не придёт. А есть для тебя урок новый и преважный отныне до скончания дней твоих.

– Ведомо мне, что зришь ты пути земные и небесные, отчего волен ты задавать мне, рабу божьему, уроки, отче Сергий, – не без досады в голосе начал инок, но старец перебил его:

– Прошу тебя, брат, никогда более не повторяй слов сих – «раб божий». От царьградских священников пошло сие правило. Токмо я как заслышу, что внук Божий по воле доброй величает себя Его рабом, стыд жгёт меня. Запомни, брат Ослябя: все мы дети Божьи, а не рабы Его, и покуда будем помнить сие, инославие языцев никаких, попросту язычников, не посягнёт на душу славную нашу!

– Прости, отче, запамятовал. Ныне в службе церковной и при дворе княжеском звучит сие слово – «раб», вот и не отметил слух его. Но разве не греческим каноном освящаема Мати-Церковь наша? А по сему канону нам иначе, как «рабы Божьи», величаться не должно, ибо так выказывается смирение…

– Ослябя! – нахмурился старец, воздев перст, отчего пламя огарка колыхнулось и затрепетало, а по стенам землянки поползли причудливые тени. – Егда Светослав прибил щит к вратам Царьграда, ни один из священников, ни сам Василевс, не посмели сказать, что он посягает на святыню Второго Рима. Ибо ведомо им было, хорошо ведомо: велие Православие Русью живо. Именно так, брат мой. Ни Царьград, ни Афон греческий со всеми святыми отцами своими не может равняться со Святой Русью. Сам Ерусалим именем русский город. Спаситель Израилев прибыл в град сей от пределов русских, где юность Его в учении у старцев Православных прошла. И в те же пределы русов направился апостол Андрей Первым Званый. Ни в одной из первых проповедей ни услышишь ты слов о «рабах Божиих».

– Стало быть, скверна сия от латинян пошла?

– Именно так, брат мой. У кого рабов более всего? У патриция. Возгордившийся богатствами Рим исповедует имперское право, лукаво облекая в новую форму. Ибо кто есть Папа как не самовластный император, без согласия кого ни един вассал шагу ступить не волен! И все они рабы ему, именуясь рабами Божьими в его лице.

Беседу старца и инока прервал неожиданный стук. В столь поздний час ещё не случалось принимать гостей. Со смиренным благодушием старец Сергий принимал всякого и в любое время. Само положение пустыни в лесу, вдали от городского шума, в стороне от дорог, в месте нелегко досягаемом, делало невозможными пустые визиты. Являлись те, кому до крайности необходимо. Раз так, то стук в столь поздний час мог говорить о большой нужде, заставившей кого-то прибегнуть к помощи чтимого в миру старца, грех отказать. Полог при входе в землянку откинулся, и на пороге возник силуэт совсем молодого человека, почти юноши с только что начавшей пробиваться светло-русой реденькой бородкою. Юноша поясно поклонился сначала старцу, затем с не меньшим почтением – иноку. Троекратно перекрестился иконе в Красном Углу и, по-птичьи склонив набок русую голову, высоким голосом представился. В том, как говорил он, была слышна неторопливая деревенская повадка. Старец, сощуря очи, слушал, и сердце подсказывало вещее: сей есть тот, кого давно ожидает он.

– Честный отче, – нараспев говорил отрок, – прости за час неурочный для гостя доброго.

– Всякий час урочен, и всякий урок к часу своему, – ответил Сергий, делая шаг навстречу вошедшему. – Всяк путник, приходящий ко мне, Божий посланец. Ибо неисповедимы пути Господни. Что ж, значит, ты тот самый Доля, сын Звенимира Пряслова, то есть, Прямое Слово, что отказался идти в ополчение Князя, изъявив предназначением своим иноческое служение Слову, за что Князь осерчал, повелев ославить ослушника воли княжеской по всем весям московским?

187